– Ребенок…,– миновав заставу, Виллем выбрался на шоссе, – мы за него ответственны. Я не могу погибать, даже после такого…, – он коснулся крестика на шее:
– Мы будем привечать сирот, как папа и мама, вести праведную жизнь, воспитывать детей. Может быть, Господь меня утешит. Это не вина Тони, ее обманули…, – отойдя подальше от въезда в город, Виллем опять проголосовал. Его подбросили до Рамблы, не взяв денег. Шофер, парнишка в республиканской форме, сочувственно сказал:
– Вижу, у вас кто-то умер. С фронта отпустили? – Виллем кивнул. Он не мог говорить. Глядя на предместья города, проносившиеся мимо, он думал, как увидит Тони, обнимет ее, вдохнет прохладный, нежный запах лаванды. Виллем вышел на людном бульваре. На углу, рядом с кафе, куда они часто ходили с Тони, висели свежие афиши, с большими буквами: «ПОУМ».
Подойдя ближе, Виллем прочитал, что поумовцы, показав звериную сущность, как было написано в коммюнике штаба фронта, атаковали приют для сирот в Теруэле:
– Приют находится на территории, оккупированной путчистами Франко, но правительство осуждает демонстрацию агрессии по отношению к гражданским лицам, и объявляет, что начало расследование инцидента.
Виллем прочел свои приметы, прочел настоящее имя. Он дошел до последних строк:
– Все, кто может сообщить о местоположении данного преступника, заочно приговоренного к расстрелу, должны немедленно явиться в штаб фронта.
Распоряжение подписал военный министр, Индалесио Прието.
Полуденное солнце блестело в больших окнах. Люди толпились у витрин магазинов, от цветочных лотков веяло ароматом свежих роз. В киоске продавали апельсины и лимонад, прохожие шли без пальто.
– Как тепло, – Виллем вспомнил пронизывающий ветер на высоте Муэла, мелкий, острый, колючий снег:
– Господи, как я хочу ее увидеть, обнять. Мы уедем отсюда. Я всю жизнь буду искупать вину, обещаю…, – на площадке пахло лавандой и хорошим табаком. Виллем постучал в рассохшуюся дверь. Никто не ответил. Он прислушался. До него донесся стон, заскрипела кровать, что-то зашуршало. Виллем навалился на дверь плечом. Цепочка лопнула, затрещало дерево. В комнате раздался испуганный, женский крик. Он остановился на пороге, глядя на кровать. Тони лежала, с задранной юбкой, обнаженными ногами, блузка была порвана на груди.
– Это он…, – понял Виллем, – фон Рабе. Он здесь, в Испании…, – бывший соученик поднялся, встряхнув светловолосой головой:
– Виллем…, – протянул фон Рабе, улыбаясь, – добро пожаловать в Барселону.
Тони, медленно, оправила юбку: «Он плакал. Почему?». Виллем, казалось, не видел фон Рабе. Его серые, покрасневшие глаза смотрели прямо на Тони:
– Почему он в штатском? Что случилось…, – Тони заметила, как сжались его большие кулаки. Девушке, внезапно, стало страшно. Она слышала тяжелое дыхание Виллема. Конверт лежал на столе. Допив кофе, фон Рабе поймал ее за руку:
– Идите сюда, леди Холланд. По старой памяти, так сказать…, – длинные, ловкие пальцы поглаживали запястье:
– Я вас приохотил ко всем радостям…, – он кивнул на кровать. Тонкие губы улыбнулись:
– Еще раз и получите негативы, – рука поползла вверх по чулку, щелкнула застежка пояса. Отодвинув нежный шелк панталон, он одобрительно заметил:
– Держите себя в форме, милочка. Вашему жениху повезло. Мне нравятся ухоженные женщины…, – Тони помотала головой:
– Оставьте меня в покое, я не буду…, – она вскрикнула от боли: «Зачем?»
– Потому что я так хочу…, – удивился немец, подталкивая ее к постели:
– Не бойтесь, я не с пустыми руками пришел…, – он похлопал себя по карману пиджака: «Мне тоже не нужны последствия».
– А с ней последствия понадобятся…, – Макс думал о Констанце:
– У нас появятся дети, наследники титула. Она пусть работает, она гений. Она ни в чем не будет знать нужды. Слуги, няни…, – он вдохнул запах лаванды. Шелк блузки затрещал:
– Я намерен, как следует, отдохнуть, леди Антония…, – Макс целовал ее, – это наша последняя встреча…, – девушка откинула белокурую голову на подушку:
– Пусть. Я забуду его, как страшный сон. Он уйдет, я сожгу негативы…, – в конверте лежали листы бумаги, но, рассудил Макс, Далиле пока об этом знать было не обязательно.
Аккуратно, стараясь не привлекать внимания Виллема, Макс подхватил конверт:
– Он, кажется, не в себе. Лицо у него такое. Очень надеюсь, что он без оружия. Еще убьет ее, на моих глазах. Или в меня выстрелит. Мне осложнения не нужны…, – прижавшись к стене, фон Рабе сделал шаг в направлении передней.
– Виллем! – отчаянно крикнула Тони:
– Я не виновата, пожалуйста, поверь мне! Я сопротивлялась, он заставил меня…, – его губы дернулись:
– Он передал тебе координаты?– Виллем двинулся к ней: «Он?». Тони, забилась в угол комнаты.
Белокурая голова мелко закивала:
– Виллем, это был штаб, штаб националистов, в Теруэле. Виллем…, – Тони упала на колени:
– Что случилось? Я не виновата, я хотела…, – нагнувшись, он встряхнул девушку за плечи:
– Шлюха! Грязная, подлая шлюха, нацистская подстилка! Гори в аду, и ты, и…, – Виллем прошагал к Максу, – и он!
Гауптштурмфюрер не успел достать пистолет. Виллем, одним ударом, свалил его на пол. Рот залила кровь, зуб зашатался:
– Еще на дантиста тратиться, из-за сумасшедшего…, – попытавшись подняться, Макс опять полетел на половицы. Виллем плюнул в окровавленное лицо:
– Сдохни в муках, убийца. И она пусть сдохнет…, – он даже не посмотрел на Тони. Перешагнув через остатки двери, Виллем вышел на площадку. Костяшки пальцев покрывали ссадины, руки дрожали. В кармане пиджака лежала записка, с адресом отца Фернандо, в Барселоне:
– Я искуплю свою вину…, – по щекам текли горячие слезы, – столько, сколько Господь мне отмерит жизни. До конца дней моих, обещаю…, – он опустился на ступеньку:
– Не могу поверить, что она…, Я ее ненавижу, ненавижу…, – Виллем заплакал. Знакомая рука тронула его за плечо. Она стояла, как была, босиком, в разорванной блузке:
– Виллем, милый, я не могла, не могла иначе. Я все объясню. Мы уедем отсюда. Виллем, – Тони запнулась, – я жду ребенка, нашего ребенка. Я была у врача…, – Тони отшатнулась, комкая шелк на груди. Он поднялся, лицо закаменело, серые глаза похолодели:
– Пошла вон отсюда, дрянь, вместе с ублюдком фашиста! Не приближайся ко мне, я тебя ненавижу. Ты умерла, понятно? Как умерли дети, которых ты убила! Сука! – оттолкнув ее, Виллем сбежал вниз.
Тони ринулась за ним, спотыкаясь на ступеньках:
– Виллем! Я ничего не знаю! Какие дети? – она опять рухнула на колени:
– Виллем! Я не виновата, не виновата…, – он рванул дверь подъезда. Тони поползла за ним, не понимая, что оказалась на улице, не замечая остановившихся прохожих: «Виллем!». Юбка сбилась, блузка распахнулась на груди:
– Пожалуйста, выслушай меня…, – он бежал.
Тони заставила себя подняться на ноги. Голова закружилась, она почувствовала тошноту. Рыжие волосы скрылись за углом. Толпа стояла у афиш с надписью: «ПОУМ». Еле переставляя ноги, девушка побрела туда. Она читала, не веря своим глазам. Тони прошептала:
– Сиротский приют. Зачем фон Рабе такое…, она дошла до слов: «Капитан де ла Марк приговорен к расстрелу». Тони всхлипнула:
– Что я наделала? Я сама, своими руками. Я его убью…, – Тони кинулась к подъезду, – и убью Петра, когда он появится. Он передал фон Рабе координаты. Я найду Виллема, он меня простит, мы любим, друг друга…, – взлетев по лестнице, Тони замерла. Фон Рабе стоял на площадке, с пистолетом.
– Без глупостей, милочка, – предупредил ее немец:
– Иначе ваши фото, завтра…, – Тони бросилась на него, пытаясь вырвать оружие, царапая его лицо: «Будьте вы прокляты, мерзавцы! Я знаю, знаю, кто вам передал цифры…, – фон Рабе отшвырнул ее. Он успел смыть кровь с лица. Губы немца были разбиты, под глазом набухал синяк:
– Ребенок…, – Тони, невольно, положила руку на живот, – я не могу его терять. Виллему тяжело, надо подождать. Он меня любит, он вернется…, – Тони выпрямила спину:
– Убирайтесь прочь, не подходите ко мне. Отдайте негативы, и запомните, я никогда, ничего, не буду для вас делать…, – фон Рабе посмотрел в упрямые, прозрачные глаза.
– Она больше не работник, – сказал себе Макс, – а жаль. Впрочем, Муха от нас никуда не денется. Красивых девушек на свете много…, – он хмыкнул:
– Пеняйте на себя, леди Антония. Не поступайте глупо, или ваши фото…, – по ее лицу текли слезы. Она шарила по каменной стене, будто ища опоры:
– Мне все равно…, – выплюнула Тони:
– Я вас ненавижу…, – его шаги стихли. Девушка опустилась на пол, рядом с разбитой дверью: «Виллему надо бежать отсюда, скрыться, иначе его расстреляют. Он думает, что я нарочно приехала на позиции…, – Тони вытерла лицо:
– У нас будет дитя, остальное неважно. Я отыщу Виллема, встану на колени, попрошу, чтобы он меня простил…, – она вспомнила его шепот:
